«ОГОНЕК», № 20, 18 мая 1998

 
Наука и техника 

У ШЕКСПИРА БЫЛИ ПЛОХИЕ СТИХИ

Теоретик космических полетов в часы досуга возвращает сочинениям великого поэта их недостатки

Помните? Космический грузовой корабль «Прогресс» на скорости врезается в станцию «Мир». Сквозь пробитую дырку с шипением уходит воздух. Американский астронавт спасается бегством. Отключается электричество. Станция начинает беспорядочно кувыркаться. Жизнь космонавтов висит на волоске. А все почему? Не получилась стыковка. Ох как хотелось в те минуты сказать пару ласковых слов нашим космическим конструкторам!

И вот я пью кофе с человеком, который отвечает за создание систем управления космическими аппаратами, в том числе за решение проблем стыковки. Правда, специальная комиссия давно установила, что авария произошла не по вине разработчиков, а из-за ошибки Василия Циблиева. Так что мы встретились совсем по другому поводу. Владимир Семячкин, начальник отдела систем ориентации НПО «Энергия», лауреат Государственной премии, подготовил к печати книгу переводов стихов английских и американских поэтов -- лириков и юмористов, о которой лестно отозвался мэтр отечественной критики Лев Аннинский.

Мы отбираем с ним переводы, которые вы сегодня прочитаете, и беседуем о его самом сильном увлечении последних лет.

-- Владимир Серафимович, зачем вам это? Неудовлетворенность работой? Неизрасходованные эмоции?
-- Об этом не может быть и речи. У нас на предприятии есть люди, которым не удалось реализовать себя. По разным, в том числе независящим от них причинам. Например, знаменитый «Буран». Какое количество талантливейших инженеров было задействовано, сколько выдающихся научных разработок выполнено! А в дело «Буран» не пошел. Может быть, кощунственно так говорить, но я счастлив, что меня не привлекли к этому проекту. Все проекты, в которых я участвовал, осуществились. Результаты видим мы сами, страна, мир. Это системы управления для первого отечественного спутника связи «Молния-1», для пилотируемых кораблей «Союз» и «Союз-ТМ», для станции «Мир». Да и сейчас скучать не приходится: строится международная станция «Альфа», я руковожу с российской стороны группой сближения и стыковки. Нет, работой я удовлетворен.

-- Тогда остается тоска по большим страстям. За письменным столом не очень-то поволнуешься.
-- Да нет, с эмоциями у нас тоже полный порядок. Мы ведь во время полета космического корабля дежурим в ЦУПе и переживаем: не подведут твои системы? А если возникают непредусмотренные ситуации!.. Однажды мы не вылезали из ЦУПа 9 суток. Это когда к «Миру» прилетел первый научный модуль «Квант». Приблизился, а состыковаться не удается. Раз не удается, два не удается. Отводим модуль на безопасное расстояние, начинаем разбираться. Тут надо пояснить, как происходит стыковка. С внешней стороны корабля или модуля торчит штырь, а на стыковочном узле станции есть воронка. Штырь должен попасть в нее и войти в гнездо, потом электрические и гидравлические устройства с огромной силой притягивают обе махины друг к другу. Несколько бессонных ночей в поисках ошибки -- и идем на новую стыковку. Ура! Штырь попадает в гнездо, пошло стягивание. Облегченно вздыхаем. Но что это? На полпути стягивание прекращается. Отводим модуль назад, пробуем снова. Снова остановка. И так несколько раз.

Как решаются такого рода задачки? Бешеный мозговой штурм. Привлекаются лучшие умы. Потому что возможности маневра ограничены: должно остаться достаточно топлива, чтобы отстыковать аппарат и посадить на Землю, если это пассажир, или грамотно утопить в Тихом океане, если грузовик.

Мозговой штурм ничего не дал. Наиболее правдоподобным нам казалось предположение, что обломался штырь. Пришлось организовывать выход космонавтов наружу, на осмотр. Между тем пошли девятые сутки. Выходят. Топают к стыковочному узлу. И что же? В воронке, рядом с целехоньким штырем, лежит... мешок с отходами жизнедеятельности, который они же выбросили в космос еще до прилета корабля. Вот вам и напряжение, вот и катарсис. Поводов для волнения, как вы знаете, немало и сейчас.

-- Если все интеллектуальные и психические ресурсы благополучно расходуются на службе, то зачем еще литературное творчество?
-- Я думаю, человек не может полностью реализовать себя в одном деле, он для этого слишком сложен. Есть закоулки души, которых работа не затрагивает. Это относится, по-видимому, и к области возвышенного, прекрасного. Хотя некоторые технические решения безусловно доставляют эстетическое удовольствие, разве могут они сравниться с сонетами Шекспира? Какой грандиозный лиризм! Сколько лет прошло, а его любовь и печаль по-прежнему свежи.

Я, кстати, приверженец традиционных форм стиха. Более того, считаю, что в те века, которые я перевожу, люди более искренно выражали свои чувства, мне это нравится. Как им удавалось достичь такой искренности? Чтобы понять и передать это при переводе, важны все детали, описываемые автором. Перевод должен быть точным. К сожалению, переводы даже нашего лучшего переводчика Шекспира -- Самуила Маршака -- содержат много неточностей. Например, сонет 116. Маршак переводит:

Любовь -- не кукла жалкая в руках
У времени, стирающего розы
На пламенных устах и на щеках,
И не страшны ей времени угрозы.

У Шекспира написано несколько иначе. Ключевое слово тут «fool». У него нет значения «кукла», но есть значение «шут». В древности лендлорд нанимал шута, чтобы тот веселил публику. Шут, естественно, красил губы и щеки. Буквальный перевод звучит так: «любовь красит губы и щеки, пока не взмахнет кривой косой смерти, но она -- не шут, которого позвали повеселить его величество Время».

Или сонет 77. Маршак переводит:

Запечатлейте беглыми словами
Все, что не в силах память удержать.
Своих детей, давно забытых вами,
Когда-нибудь вы встретите опять.

Мог ли Шекспир так эпически спокойно сказать о забытых детях? Можно ли забыть своих детей? Лезем в оригинал: «если ты перелистаешь страницы памяти, то на одной из них увидишь забытую картину: ты нянчишь своих детей». Забыта давняя картина, а это меняет дело.

В сонете 90 Маршак переводит:

Будь самой горькой из моих потерь,
Но только не последней каплей горя!

У Шекспира другой смысл: «ушел -- и ладно, но больше не заходи, не тревожь мне душу».

Я говорю не о том, что переводы Маршака (в совершенстве владевшего английским языком) плохи -- они прекрасны, но не точны. К чему это приводит? Некоторые оригинальные тексты Шекспира написаны слабо. Или за давностью лет мы их не понимаем. А переводы Маршака блещут. Но чьи это стихи? Не надо приукрашивать Шекспира. Несколько неудачных сонетов великого мастера делают его для меня по-человечески еще ближе, еще дороже.

А многие другие наши поэты переводили по подстрочнику и дали совсем уж приблизительное представление об оригинале.

-- При таком инженерном пиетете перед точностью откуда у вас тяга к юмористическим стихам? Ведь юмор зачастую построен на неожиданности, нелепости факта, некоторой неадекватности восприятия. Казалось бы, вас должен раздражать этот отход от нормы?
-- В эстетической теории не силен, но юмор очень люблю. Смешное в жизни встречается не так уж часто, но оно есть. Тот же случай со стыковкой «Кванта»: собрались умнейшие мужики, производят умопомрачительные математические расчеты, моделируют поведение технических систем, а причина -- самая житейская и от этого смешная.

Знаете, в технической среде отношение к юмору особое, его собирают по крупицам и берегут. Юмор позволяет увидеть мир под необычным углом зрения, как бы дает его новое конструкторское решение. В природе юмора и инженерной работы есть что-то общее.

Английский юмор -- особенный, он по преимуществу черный. И этим сильно отличается от нашего. Овладевать им хоть и трудно, но интересно.

-- Где вы так выучили язык? Почему занялись переводами лишь в последние годы? Пишете ли оригинальные стихи?
-- Знанием языка я обязан МФТИ, где получал образование. Готовили нас поштучно, как музыкантов в консерватории. А почему не переводил раньше? Сложно сказать. Когда начались активные контакты с НАСА, с американскими астронавтами, потянуло к англоязычной литературе. К стихам, поскольку и сам пописывал. Но свои стихи так несовершенны, я их никому не показываю. Возможно, мне легче раскрываться, прячась за чужое имя. Переводчик -- это актер, играющий написанную кем-то пьесу. Я вижу свою задачу в том, чтобы сыграть пьесу как можно точнее. Тогда читатель будет видеть не меня, а поэта и время.

Между прочим, я заметил, что мне мое увлечение сильно помогает в работе с американцами. Видите ли, идет активный процесс взаимопроникновения наших научных и технических культур. Оно облегчается, если знаешь язык и литературу. Каким образом? Быстрее доходишь, что вот это -- сильная сторона их психологии, их научного и технического мышления, а вот это --наши достоинства. Мои коллеги в НАСА, по-видимому, испытывают похожие чувства. По их просьбе я перевел на английский и научил петь несколько песен Окуджавы. Они им очень нравятся и кажутся экзотическими.

Беседовал В. ЗАСЕЛЬСКИЙ

На фото: Американский астронавт Билл Шеппард, который будет командиром первого экипажа космической станции «Альфа», вручает Семячкину награду НАСА. Семячкин читает стихи своему учителю, академику РАН Борису Раушенбаху.

Фото А. Джуса, В. Легостаева, НАСА