Петербургский театральный журнал: НЗ

Неприкосновенный запас - не подлежащее расходованию, продаже - то, что запасено, приготовлено, собрано для чего-нибудь.

С.И.ОЖЕГОВ. Словарь русского языка

Что за плечами у вас прекрасная школа "Щуки" с уникальным педагогом Катиным-Ярцевым.

Что у вас яркая актерская индивидуальность, определить и лелеять которую еще только предстоит...

И вот со всем этим богатством волею судьбы вы попадаете в глухую театральную провинцию. Такую, например, как Нижний Новгород.

Причем тут талант, индивидуальность и, извините, ум? Сменяются и сменяются главные режиссеры (а то и просто академическая драма обходится без оных), ставятся и ставятся спектакли. Так, ни шатко ни валко. Наизусть и по очереди.

Вам тоже дают роли. Очень часто в параллель с другими актрисами. (Как тут не вспомнить, что Нижний - родина Лобачевского, а по его неэвклидовой геометрии с параллелями все "не так, как у людей"). То есть параллельная исполнительница параллельна любой: старая - молодой, героиня - "характерной", красавица - некрасивой, ну и т. п. А если фамилия Ваша Заякина, то первую роль Вам дадут по созвучию: "Зайка-зазнайка". Естественно, в параллель с Вами будет "работать Зайку" актер Анатолий Фирстов. И - нормально.

Итак, героиня названа - Наталья Заякина. Теперь и мы поведем рассказ от первого лица, и тогда картина, описанная выше, покажется нам же самим несколько спрямленной. Во-первых, не сразу Нижний стал глухоманью (был до 1986-го еще ТЮЗ Наравцевича, а академическая драма творчески хирела постепенно, но неуклонно), во-вторых, у Наташи были яркие и запоминающиеся роли (Анненька в "Иудушке Головлеве", Катя в "Репетиторе", Люба в "Фантазиях Фарятьева", да и Зайка-зазнайка ее пользовался неизменным успехом у зрителя). Однако общее ощущение ее невостребованности было давно видно стороннему глазу. О ее индивидуальности никто не думал (еще чего!), в театральном и зрительском мире она считалась интересной актрисой, но - ни адекватных ролей, ни ставок, ни тарификации (о звании и говорить нечего). Не удивительно, что ей захотелось уйти из театра (хотя, вроде, дело жизни?). Ушла. Тихо и скромно. Вначале в никуда.

Однако есть в городе телевидение. Там платят больше, чем в театре, да и пытливому уму Заякиной было интересно все, что касается актерской профессии. Так Наташа освоила профессию ведущей (которая в провинциальном городе дает временами хоть какую-то подработку, и не только на TV). А потом ведь и на экране можно играть роль. Так родилась смешная, нелепая Кулема, которая водила маленьких телезрителей по Закулисью Театра, примеряла нелепые шляпы в реквизиторской, залезала на колосники, в бутафорской рассматривала "что там, внутри"... А позднее (и до сих пор) Наташа играет уже в другой детской передаче "Глаз-алмаз", где ее хорошо знают как Телевику - непременную спутницу любознательной куклы Штокало.

Телевидение хорошо, а театр лучше (призвание не выкинешь!).

И вот появился в Нижнем Маленький театр. Такой маленький, что и помещеньица у него не было, и актеры только приглашались (из постепенно хиревшего Академического театра), одна Наташа и была его полной номенклатурной единицей - и директором, и бухгалтером, и актрисой, и билетером, и уполномоченным, и ассистентом режиссера (актера драмы Александра Сучкова). Театрик дал, конечно, выход какой-то энергии, позволил расширить географию (бывал на гастролях-фестивалях в Перми, Санкт-Петербурге, Челябинске, Минске). Но и в Маленьком театре грандиозных ролей (таких, чтобы сказать: "Вот она и реализовалась наконец!") сыграть не удалось. Интересные, однако, были. Например, Достоевский, "Сон смешного человека". Это она на снимке с тросточкой и во фраке. А рядом с ней ее двойник (по роли двойник - Роман Борисов). Это другая параллель (уже, наверное, эвклидова, потому что классическая - достоевско-двойническая)... Еще очень заметная роль - Шарлотта в моноспектакле "Разговоры в доме Штайн об отсутствующем господине фон Гете" (по Петеру Хаксу).

И все-таки эти персонажи были "из театра", а наблюдательный ее глаз ловил и ловил (а ухо слушало и слушало) непосредственные впечатления от живых людей, от тех, что вокруг. Впечатления эти никуда не уходили: жесты, манеры, говорок, понятия и представления об окружающем складывались куда-то "внутрь", как в шкатулку с драгоценностями, и, когда приходила нужда, легко вынимались и демонстрировались. Впервые такая нужда пришла еще во время учебы в "Щуке": надо было представить вятский говор (из родных мест). И сразу возникли характеры, чаще "из простых", смешные и узнаваемые, очень точные монологи (после этого где бы Наташа ни была, говор, местные особенности хватала моментально). Ее мечта - показать все говоры (читай - все характеры), то есть быть таким актерским Владимиром Далем. Но - недосуг, да и денег где возьмешь (даже хотя бы на костромской говорок)? Так и пошло: показывала свои "характеры" друзьям, на капустниках...

А тут появился в Нижнем фестиваль театральных капустников "Веселая коза". И на первом же показе - успех. (С тех пор первые премии так и идут). Героиня - уборщица в театре драмы. Смотрит на сцену сразу и изнутри и снаружи. Наивно и просто. Эффект -замечательный. Все тексты всегда сочиняла сама. Никогда не записывала на бумагу. В этих текстах и десятиминутных (по условиям конкурса) показах поражает не только абсолютная точность наблюдения, но всегда - главная мысль, которая стоит за персонажем. Мы, зрители, с одной стороны, внимаем совершенно конкретной истории, происходящей в совершенно конкретное время, однако мы же, смеясь (хохоча), вдруг видим и эту историю, и это время, и этого чУдного и чуднОго персонажа как бы сверху и поражаемся "идиотизму нашей жизни" (Наташино выражение). Перевести это на бумагу очень трудно. Однако попробуем.

1997-й. Фестиваль "Веселая коза". Наташа "не первый год на сцене", ожидание, "что выкинет Заякина", публику не подводило ни разу. Она появляется в ярком кримпленовом костюмчике (моды, примерно, 1968-го), который очень ей идет. И, старательно (допустили до сцены) начинает:

- Вадим Семеныч Жук предлОжил мне поделиться мемор... воспоминаниями о театре, который я еще застала. Перед моим мысленным взором... перед... Ой, я опозорилась совсем!

Тут (и дальше по ходу) потребуется комментарий. Известно, что Жук - ведущий отменный, но однажды неосторожно он попробовал вести концерт вместе с Наташей ("Уборщицей"). Дело было почти сорвано: она так преданно смотрела ему в рот, так ежеминутно гордилась, что вот - рядом стоит (и с кем!), так услужливо поддакивала и так вовремя подавала умопомрачительные реплики, что все другое оглуплялось. Больше Жук себе такого парного конферанса не позволял, однако их пылкое профессиональное уважение друг к другу осталось. Как Жук однажды выразился, "Наталья Ивановна разрушает поверхностное впечатление об актере, который сам, без автора ничего не может. Она является такой актрисой, какой Станиславский отродясь не видел" (цитирую по видеозаписи). Итак, к делу. Уборщица Наталья Ивановна ("сбросив груз ответственности за поручение самого Вадима Семеныча"), продолжает:

- Хочете ли я вам расскажу, как я выступала с настоящими артистами на настоящей сцене в настоящей постановке?.. Вот которые, может, тут не знают, дак есть такая пьеса "Вишневый сад". Я вам не буду все-то рассказывать...

А там ближе к концу все ждут одного мужика, и вот он приезжает. И такая женщина с глазами, заслуженная артистка, ему говорит: "Кто купил", а он говорит: "Я купил". (Ну, он выпивши, конечно, маленько...) И тут так - "тук, тук, тук!": тишина и Варя такая - ключи перед ним "бряк!" и "тук, тук, тук!"... (Такое место есть.)

А я работала тогда в другом театре в другом городе, но тоже уборщицей. У меня была напарница Тоня, но сейчас не об этом... И вот там заболела одна артистка, которая в этой пьесе "Вишневый сад" играла небольшую, но ответственную роль - гостью на балу. Там хоть и без слов, но там есть гранд-ронд (это танцы), потом "ха-ха-ха", потом: "Браво, Шарлотта Ивановна" (ну, это все вместе говорят, но это очень ответственно!).

И вот стали искать, кого одеть. Вечером - спектакль (а она только днем сказала, что заболела)! Конечно, Тоня очень хотела играть (моя напарница). Она симпатичнее меня, симпатичная такая, но 56 размера. А эта артистка была такая же шпротина, как я. И вот на меня платье надели, и сперва вроде как репетиция. Ну, как же: вот, непрофессиональный человек... Режиссер переживает.

И вот, значит, там гости на балу. Я все сделала: гранд-ронд, "ха-ха-ха", "Браво, Шарлотта Ивановна"... Потом все ждут. Мужик этот приходит: "Кто купил?" (А мне платье надели, платье такое красивое. Вот тут все в облипочку, а тут оборки... Но сейчас не об этом...) И вот там Дуняша стоит, потом заслуженная артистка - все. "Кто купил?" - "Я купил!" - "Тук-тук-тук!" - "Бряк!" (ключами). Режиссер говорит: "Ну что ж вы так, говорит, так - никакой оценки не делаете (мне-то), стоите, оборки рассматриваете..." Потом рукой махнул (видно, не понадеялся).

Вечером, значит, наступает ответственный момент. Пошел спектакль. Идет, идет, идет... Вот гости на балу... (А там все правильно, потому что там старый слуга даже говорит: "У нас раньше на балу генералы танцевали, а теперь всякая шушера". Так что все правильно!) И вот доходим до этого места, все хорошо сделали: гранд-ронд, "ха-ха-ха", "Браво, Шарлотта Ивановна". Приезжает этот мужик. Я смотрю, а вот артисты другие совсем. У заслуженной артистки глаза блестят, и Варя такая бледная. Я чувствую, я тоже так че-то запереживала. Дуняша стоит, как бы о косяк (вот так вот) облокотнулася. И я тут стою, неподалеку, с гостями. И, значит: "Кто купил?" - "Я купил!" В тишине - "тук-тук-тук!", "бряк!", "тук, тук, тук!". И такое меня переживание взяло! Я говорю: "Ой, товарищи, она ведь ключи-то бросила?!" И, главно, сказала-то тихо вроде, а в зале - "шу-шу-шу" как-то. Дуняша начала сползать по косяку. А заслуженная артистка отвернулась, упала на Яшу, как будто рыдает. Меня артисты увели потихоньку.

Я иду по коридору в хорошем платье. Тоня бежит: "Наташ, тебя режиссер ищет, ты хоть в подсобку спрячься".

Я сижу в подсобке, в белом платье. Сижу скоко-то, сижу, потом думаю: "Люда-то, костюмерша, икру, небось, мечет: платье-то сдавать надо, да и девчонки из парикмахерского цеха (они мне кудрей наприщепляли, чтоб как артистка была)". Я думаю, я счас пойду, тихонько платье сдам, надену сатиновый халат и сольюся с уборщицами. Выхожу - и лоб в лоб с режиссером! (До чего я режиссеров жалею! У них ни-ка-кой радости в жизни!) Он смотрит на меня, белый весь, губы трясутся. И он говорит мне: "Наталья Ивановна, Вы больше на площадку не выйдете. Даже подметать. Все даю на отсеченье!" ...Ну, потом он подуспокоился маленько. На второй день вообще мне артисты налили (у них бывает всегда). "С премьерой", - сказали. Показывать потом начали. (Их же хлебом не корми, только дай показать кого.)

Потом мне в бухгалтерии три-сорок начислили (это давно было)...

Но платье очень красивое. Кабы деньги были, я бы сошила, несмотря что не мода.

Не правда ли, законченная история? Не все тексты у Наташи "складываются" подробно и долго. Импровизации ее тоже дорогого стоят. Как-то за сценой, во время одного из концертов (она была ведущей), зная, что объявленный номер продлится с полчаса, она позволила себе маленький перекур. Но вдруг раздались аплодисменты. Раз... другой... третий... Актриса, которая должна была выступать следующей, насторожилась: "Наташ, не захлопывают ли? Кажется, это тянется вечность..." Оценив пришедшую неожиданно мысль и неторопливо притушив "бычок", Наташа в своем сатиновом халате появилась на сцене и в ответ на "изгоняющие аплодисменты" поделилась с нетерпеливыми зрителями своим открытием: "Мне сейчас за сценой сказали, что искусство вечно!"

Так же быстро родился замечательный монолог о "Прощальной симфонии Гайдна". Артисты оперного театра подготовили музыкальный номер, суть которого заключалась в том, что, играя, они по очереди уходили со сцены на заработки: один в "челноки", другой в ночные сторожа и т.д. (соответственно, все это обыгрывалось). Однако, чтобы быть правильно понятыми, артисты написали вступление, которое должен был читать ведущий. Вступление это не отличалось большими литературными достоинствами, и пришла счастливая мысль отдать его Наташе. Вот что из этого получилось:

- Следующим номером нашей программы выступают музыканты нашего театра и оперы, и балета, и имени поэта Пушкина! Они сыграют свое последнее произведение, построенное по принципу "Прощальной симфонии Гайдна".

Там с этим Гайдном такая история (мне ребята из оркестра рассказали): был в давние времена такой композитор Гайдн. Он, конечно, не один был - у его братьЯ и все, но я о том Гайдне, который работал у князя ли, у герцога ли, у барона ли (не помню, кто он был по специальности), но фамилия - Эстергази. Сскотина! Форменная скотина. У его (у Эстергази) был оркестр, и вот он своих музыкантов плохо кормил и давал им мало денег. (У графьев вообще мода такая - артистам мало платить!)

А Гайдн, он че сделает? Он сам - простой композитор. Он же не может пойти к этому князю и сказать: "Ты че это, а? Если ты содерживаешь оркестр, дак ты содерживай по-людски, скотина ты эдакая!" Но он так сказать не может, Гайдн-то, потому что он - крупный интеллигент. (Фу, двести лет прошло, а я все успокоиться не могу!)

И вот Гайдн начинает бороться с Эстергази своими интеллигентскими средствАми: он взял пошел и написал "Прощальную симфонию Гайдна"!

Едем дальше, дышим глубже. В чем дело в симфонии? (Мне тут ребята все научно описали, но я своими словами.) Там, значит, так: музыка, музыка, музыка... Потом - рраз! Музыкант встает и уходит! Хоть бы что! Ушел! Дальше - музыка, музыка... Хлоп! Другой пошел. Маленько поиграли - третий. И так всю симфонию. Чувствуете, куда клонит? Потом один остался, конец сыграл, инструмент полОжил на тубаретку и тоже ушел.

Конечно, герцогу этот намек - как слону дробина, но "Прощальная симфония Гайдна" жива до сих пор и не потеряла своей актуальности и злободневности и по сей день.

И вот ребята... Но они не саму музыку "Прощальной симфонии" играть будут, а они будут играть принцип построения - и такое подпурри, потому что время диктует репертуар.

Они мне написали, какая музыка, но я стесняюсь читать: там много слов таких... "Фермата", "пердендози"... (это не бойтесь, это ничего страшного, "пердендози" - по-итальянски "решительно"). Конечно, не кажный из них уходит "пердендози", некоторые уходят "состенуто" (сдержанно), некоторые вообще уходят "поко а поко" (мало-помалу). Но некоторые уходят "мольто пердендози".

Потому что нашего музыканта че отличает? Нашего музыканта отличает активная жизненная позиция. И наш музыкант уходит не абы куда, а на заработки!

Наверное, высшим достижением маски театральной уборщицы стал номер "Эротическое шоу" (огромный успех на открытии прошлого сезона в московском Доме Актера).

- Час пробил! Здравствуйте, товарищи, господа и дамы, а также, если затесалися, дак леди и джентельмены.

Тенденция какова? Тенденция (слово понятное?) такова, что денег нету. Нету! (От кого мы будем скрывать - тут свои да наши?) Но относиться к этому надо с оптимизмом и с улыбкой, потому что из кажного положения есть выход. Возьмем меня. Я всю жись прибиралась в культуре, по театрам. А сейчас по казинам и стрип-барам. Вот где плотят!

Ой, извиняюсь, я радисту пару слов. (К окошку звукооператора.) Эй, Андрюш! Тебе мою музыку полОжили? Заграничную такую. Погоди, нет-нет, не заводи! Это нельзя без психологической подготовки! Я тебе махну. (Зрителям.) У меня есть знакомая артистка. Прямо вот артисткой работает. Молодехочкая. Сидит. Пропадает вместе с культурой. (А действительно, скоро пить будет не на что уж.) Я говорю: "Пока ты молодая, хорошая, фигуристая, шла бы в эротическое шоу". Она: "У меня другой менталитет". Я: "Да какие твои годы!" Она (подсмеивается так надо мной, знаете, как они, артистки - ей Аркадину играть не перед кем, дак она передо мной): "Наталья Ивановна, менталитет - это нечто совсем другое". Как будто я дура какая-то, я же... (Наклоняется, подбирает бумажку на сцене: "Профессия не дает покоя!") Как будто я не знаю, что менталитет - это что-то вроде совести!

В общем, бытие определяет дальнейшие телодвижения, и я сейчас покажу вам свои наработки в области эротического танца и стриптизА. Достаньте карандашики, перенимайте ухватки, мужики, тоже на заметку берите. Ой, сейчас я вынесу эротический реквизит! (Выносит ведро и швабру.)

(Надевая резиновые перчатки.) Подручные средствА самые простые - что под рукой, то и средствА. (К радиорубке.) Андрюша, благословясь! (Звучит музыка, под которую Наташа ставит ведро "на попа" и старательно начинает "упражнения": растирает ноги, обнажая их до краев штанишек, изгибается, виляет бедрами и пр.) Андрюш, остановись маленько. У меня вопрос к залу: мужики, вас забирает ли? (Обычно смех и мужские голоса.) Дак, понятное дело. (К радисту.) Андрюша, с этого же местечка. (Танцует, закидывает швабру за плечи, кладет на нее руки и начинает медленно сдирать зубами с рук огромные резиновые перчатки.) Стой, Андрюш! Девки, вы сразу-то не разболокайтесь! Начинайте с малозначительных деталей... (Сняв перчатки и подумав, что еще можно показать, осторожно по очереди обнажает уши из-под косынки.) Надо еще мигнуть. Вот так! (Сильно зажмуривается, потом открывает глаза.) Только одним глазом (просто я одним не умею). А там и кульминация (слово понятное?).

(Музыка звучит, отвернувшись от зала, она начинает расстегивать халат, не забывая, однако, оборачиваться к зрителям и старательно крутить языком - исполняя тем самым очередное "эротическое упражнение". Наконец она резко поворачивается лицом к залу, распахивает халат, показывая майку и штаны до колен. Музыка прерывается.)

(Участливо к радисту.) Андрюша, у тебя магнитофон сломался или с тобой че? Видишь, я застегнусь даже. (К залу.) Надо же, до чего чуткий парень! Молодой еще, не видал крутой-то эротики. Ты, Андрюша, не торопись, оклемывайся, главно, не тыкай никакие кнопки: ты же не в себе. А я под свое "ля-ля". (Залу.) Я забыла сказать: во время танца надо издавать различные звуки, как-то: м-м-м, а-а-а и другие, в зависимости от индивидуальности. (Танцует без музыки, "под ля-ля", переходит от "эротики" к "дробушкам".) На окошке два цветочка -

Чего-то я спуталася (села на ведро). Не вышло у меня. (Залу, решительно.) И не бойтеся ничего! Мы - кузнецы своего счастья! (Радисту.) Андрюш, ты оклемался? Давай, пока я монатки собираю... (Музыка.)

Естественно, маска уборщицы была не единственной. На одном из фестивалей Наташа выходила и в этой маске (рассказывала о премьере "Грозы", "утешая" зрителей напоследок: "Да вы не расстраивайтесь так, что Катерина-то утонула, - в спектакле не сильно жалко ее было..."), и "концептуальной" театроведкой, указующий перст которой неукоснительно давал нам "правильное направление понимания спектакля".

Но вот в этом году появился еще один персонаж. Как ни ждали зрители чего-то "новенького" от Заякиной, но все-таки... Вместить в 10 минут судьбу! И какую!

...Из зала, по проходу на сцену, отругиваясь и отплевываясь от обидчика (по-видимому, это был "мент"), с нечленораздельными выкриками, в задрипанной ушанке, "генеральского" цвета драном пальто (окажется-таки, что оно вправду бывшее генеральское), в пакете, навернутом на одну ногу, появилось существо с невероятно пропитым, хриплым голосом:

- Отвали, не трожь, говорю! Молодую нашел! Кто-кто... Отвали, сказала! Эх, и не стыдно? Стоишь тут... Морда, как ... Будка! Пошел к черту! Я сказать хочу, и никто мне не указ! Кто-кто... Ой, е п р с т... Проскочила...(Уже на сцене.) Виктория! (Поднимает вверх два пальца.)

(К обидчику.) Ну, что? Ты сюда иди! Чего застрял? Ты иди на поляну! Ты на поляне докажи себя. В свете прожекторов. Вот то-то! (К залу.) Здравствуйте, коллеги! (К обидчику.) "Кто-кто!.." - Пегас в пальто! (К залу.) Извините, вечный конфликт между властью и творческой интеллигенцией. (К обидчику.) Кто-кто... - Родина-мать! (К залу.) Я - обратная сторона медали! Все имеет обратную сторону (согласитесь со мной): есть, скажем, тридцать третий портвейн и, напротив, есть шестьдесят шестой сонет Шекспира. (К обидчику.) Ты хоть слыхал о таком? (К залу.) Шестьдесят шестой, значит... Можно в переводе Маршака. Можно... Вы скажете: "Борис Леонидович...", а я скажу: "Бенедиктов!" (Да, Бенедиктов, и нечего смеяться!)

Прошу прощения, чтобы я здесь не зря талант трепала... Правда, что кто хорошо выступит, дают... пива, скажем? (Жалобно.) Правда? Спасибо!

(Торжественно.) Вильям Шекспир!.. Как это? Минуточку, как это... Фу, взмокла. Мужчины меня простят. Эстетически рискованный момент, как сказал один жук...

(Расстегивает пуговицы, снимает пальто, остается в кофте и лыжных шароварах.) Не беспокойтесь, я чистая... Сегодня так удачно - снежок выпал, я обмылась, и вообще освежает...

(Из-под шаровар выправляет низ черного, длинного, по-видимому когда-то сценического, платья, а то, что мы приняли вначале за кофту, - его верх.) "И девственность, поруганная грубо..." - это у Маршака. У Пастернака же: "И честь девичья катится ко дну..." (Осуждающе.) Бенедиктов, не тем будь помянут, слабее: у него тут строка... "Где добродетели святая чистота пошла в распутный дом, ей нет другого сбыта".

(В зал, предупреждающе.) Не надо, не надо, эти строки не заслуживают аплодисментов!

Потому что этот прозаизм, да? "Сбыта" - да? Одну строку переводить двумя! Срам! (Где мастерство перевода?) И потом - это забытовление: "сбыта"...

Интересная у нас получается дискуссия. Но к делу!

(В зал, просительно.) Простите, а нельзя гонорар авансом? Аппарат буквально сохнет. Я отработаю. Монолог, правда, уже не потяну: аппарат не тот... Психофизика б/у... (Не пейте одеколона, молодые люди, если есть такая возможность: я базируюсь на своем опыте.) Я отработаю. Нет?

(Гладит бутылку, отвернувшись, пробует зубами сорвать пробку, в зал, успокаивающе.) Не бо: не впервой! Впрочем... Вы позволите, я это возьму с собой? (Кокетливо поправляя "прическу".) Меня там (показывает за кулисы) ждут...

Но к делу! Вот вы смеетесь над Бенедиктовым, а одну строку он дает гениальную! Там, значит, у Пастернака: "И простодушье простотой слывет" (ну, даже неловко - эта тавтология внутри строки. Слабо!), а у Маршака проще как-то (или он привык: "мой веселый звонкий мяч"?), и у него: "простота, что глупостью слывет" - уже прилично. А у Бенедиктова (он дает фору обоим): "На истину давно надет колпак дурацкий". Вот теперь можно похлопать! Спасибо!

Кстати, "I leave my love alone"... Эта последняя строка почти во всех русских переводах - "друг". Но у Шекспира нет никакого "френда"! "Все мерзостно, что вижу я вокруг, / Но как тебя оставить (покинуть?), милый друг?" - Маршак . "Измучась всем, не стал бы жить и дня, / Да другу будет трудно без меня..." - это Пастернак. (Бенедиктова не тревожим в этом случае.) У Шекспира... "I leave" - я оставляю. "My love" - тут ни убавить, ни прибавить... "Alone" - одинокой.

А эта последняя... две последние строки - они называются... (пытается сцепить одну руку с другой) не попала... (попадает) сонетный замОк! А это очень важно - перевести точно! Я знаю один приличный русский перевод (мои новые друзья - прекрасные люди, очень, кстати, благодарные слушатели)...

Один из моих нынешних знакомых перевел так: "Ушел бы, коль давно все в заднице глубокой, / Но я любовь мою оставлю одинокой". А? (Торжествующе.) Шекспир бы одобрил... (Удивленно и восхищенно.) И последнее: это написано четыреста лет назад!

Тихо, пожалуйста, тихо... Я должна собраться... (Снимает шапку, отвернувшись, крестится... Торжественно.) Шекспир Вильям. Нет, William Shakespeare!

Прекрасно и просто читает весь сонет, после строчек: "Все мерзостно, что вижу я вокруг", - упрямо и "непереводимо" заканчивает по-английски:

(Церемонно кланяется с сознанием "отработанного долга".)

...В Наташиных маленьких спектаклях поражает не только безупречная органичность персонажей, не только явная литературная одаренность (кстати, она может прекрасно писать, но "не удостаивает" своим вниманием эту профессию), но умение очень точно драматургически и режиссерски их выстраивать. Сама себе театр.

Пока, кроме "Козы" и показов, с нею связанных, у Наташи не было возможности продемонстрировать это - "сама себе театр". Хотя наработанного материала уже хватает на целый маленький спектакль. И главная тема "тянется красной нитью": Искусство, а точнее, Искусство Театра. Все ее героини болеют за него.

Но вот пришло время болеть и за Наташу. Она накопила огромный творческий запас, и, кажется, вот-вот тайна ее вензеля НЗ (Наталья Заякина) раскроется: ведь неприкосновенный запас, в конце концов, весь идет в дело, когда в нем сильно нуждаются.

Фотографию Наташи Заякиной я мог видеть ежедневно в конце восьмидесятых - на стенде, в Щукинском училище, где сам учился в аспирантуре в те годы. Она закончила знаменитый курс Катина-Ярцева - вместе с Райкиным, Гундаревой, Богатыревым...

А запомнил - когда в 89-м приехал в Нижний Новгород, на постановку в тамошний драмтеатр. Заякина радовала глаз железным профессионализмом и добротной человеческой основой, но ее актерский потенциал оставался для меня загадкой.

Прошло несколько лет, и я снова приехал в Нижний - уже как член жюри фестиваля театральных капустников "Веселая коза".

Заякина, отчаянная душа, к тому времени ушла из театра и образовала свою антрепризу, в которой ставила, учила тех, кто помоложе, и играла сама. А на фестиваль капустников вышла с номером...

То, что делает на сцене актриса Заякина, - это мечта Станиславского: существование в образе. Тексты к монологам, от которых пятый год рыдает и хохочет зал в Нижегородском доме актера (а скоро - я уверен - к нему присоединятся и другие залы), Заякина сочиняет сама, обнаруживая абсолютный вкус и недюжинные литературные способности.

Что же до способностей актерских... Пересказывать драматическое действие - задача бессмысленная, поэтому просто поверьте на слово: те, кто не видел ее уборщицу, дающую залу уроки стриптиза, или бомжиху, разбирающую переводы шекспировского 66-го сонета, - много потеряли.

Заякина пробуждает стихию русского смеха - смеха смыслового, густо замешанного на жалости и любви к человеку, когда падаешь от хохота, а поднявшись, обнаруживаешь, что ты уже плачешь.

Наталья Ивановна - большая русская актриса. С огромным и далеко не полностью реализованным потенциалом. Если бы она жила не в Нижнем, а в Москве; если бы в ней было хоть на четверть столько пробивной силы, сколько в ней таланта; если бы цеховой вкус и мозги продюсеров не были погублены "Аншлагом" и "Смехопанорамой" - сегодня Заякину узнавали бы на улицах не только в бывшем Горьком. Но, может, все еще впереди?

Надо спешить. Не Наталье - ей как раз спешить не надо, ей надо работать так, как она работает последние годы, - не торопясь и мощно. Хорошо бы только - не в нищете, как сегодня.

Чтобы в очередной раз не проспать божественный огонь, горящий по соседству.

Ольга Наумова

НЗ